Ей, змииного яда не столь вредит сила, Сколько сердце и устне злобного Зоила! По нем, может ли что быть в целом свете право? Все не туды, один он мыслит только здраво. Игрока осуждает и его повадку, Что имение свое загнул на девятку; Роскошного ругает: "Сам-де ты впал в бедства, Для чего так промотал сильных три наследства? Забыл ты яишницы кушать голубины, Ортоланов нет: с нуждой промыслишь мякины; И жена твоя ходит покрыта убрусом, Как Лазарь обязан встал, воскресши Исусом". Если с печальна сердца страждет, лицо в поте - "Почто с детыми та ходит в французском бармоте?" Обняла уж их нужда и бедность без меры - "Не пора ли им отстать католицкой веры?" Ах, хотя жалость сама оных защищает, Но Зоилина стрела и тому ударяет. Не так цельно чрез воздух шар летит с металла, Сколь быстро мрачится честь от твоего жала. Скажи, что тебе нравно, что по твоей моде? Иной в девятый пишет не последний в роде, Что уж слова на спинах легче писать мелом, Неж вредительному быть без причины делом; Хитрым твоим советом и твоей рукою Чуть иного не пустил таскаться с сумою; Да еще мало и той показалось злости - Начал поносить, что он мот в карты и кости. Пусть, государь, по-твоему, всяк бывает страстный, - Ты разве тех избежал и ни в чем причастный? Вспомни, вспомни и к себе собственны досады: Сладостно ли ты вкусил печальны обряды, Где друзья, врази ль твои с тобой поступали, Здравого в веселиях мертвым тя сказали, Да в противность законам и в противность чести Зловредным тем действием исполнили вести. Ну, если бы я имел сердце свое злобно, Конче б стихами во вред твой писать удобно, Но оставлю грубым те краски и кисти. Хоть ты меня обидел, а мне нет корысти Равномерно воздавать хулы за обиды. Разве уж позволено честь бить так, как гниды? Возьми все имение, збавь жизнь, а не чести. Правду я тебе сказал, написал без лести: Ты рожден благороден, разумом доволен, Изобилуешь во всем, разных искусств полон; Дети тебе утеха зрятся благонравны, Промыслом твоим будут почтенны и славны, Коль страхом закона тех в добродетель справишь, - Почто, почто обыкность твою не оставишь? Кому друг - там услуги, там честь, там и верность. Сие хвально, да на что ж безмерность? Кто недруг или хотя пришел не по нраву - Злишься, терзаешь всяко и отъемлешь славу. Престань, бедная муза! что так рассуждаешь, Столь грубыми стихами почто исправляешь? Про нас с тобой уж и так всякое зло трубят; Иль тебе не печально, что люди не любят? И не в твою пору, князь, красота Парнаса, Кинул сатиры, смолчал, престал того ж часа Злые нравы исправлять с забавою складно, Когда уже усмотрел, что многим досадно. А мы с тобой на свете малейша атома, Счастие наше слабе паукова дома, Да столь дерзновенны! ей, чтоб не пострадали, Молчи убо впредь, а то быть так, как сказали.
Когда автор сей сатиры обижен стал быть безвинно Зоилом, тогда написал сию не в таком намерении, чтоб тем ему вреда нанести, но паче чувствительно показать, как всякая обида в чести несносна бывает. Притом же, может, и такую имел надежду, что когда дойдет ушей того, кто здесь под именем Зоила списан, и познав, сколь неприлично благородному человеку в злословии упражняться, если б свой худой обычай оставит. В прочем всякую хвалу приписуем, и остроту разума его почитаю; поистине сожалеть должно, что сия знатная персона в себе сию только погрешность имеет, которая ему сделалась обычаем худого сообщенства в младых его летах. Я могу оказать смело, если б его острый разум был учрежден и определен к важнейшему делу, конечно б сделал честь российской нации, что всякий со мной то ж сказать может, если кто об нем бесстрастно рассуждать будет.